Представление для богов - Страница 56

К оглавлению

Непривычная горечь в голосе Аунка пугает Орешка, он робко спрашивает:

— Ты... был там?

— Нет. Это было за семнадцать лет до моего рождения. И вообще... сейчас речь совсем о другом городе.

Немного помолчав, Аунк неохотно говорит:

— Когда-то у меня был меч юнтагимирской работы.

— Что-о?

Орешек еще ни разу не ловил учителя на лжи, но такое заявление кого угодно ошарашит.

— Не было на свете меча лучше моего, — говорит Аунк с такой нежностью, что Орешек еще шире распахивает глаза. — Имя ему было — Альджильен Солнечный Луч. Как жадно пил он кровь в бою! Из ножен выпархивал сам, стоило руку протянуть. Мог оставить глубокую зарубку на камне, мог рассечь волос на лету. Длиной в два локтя, шириной в три пальца — настоящий лучик! Прямой, узкий, никаких желобков-кровостоков, простой зацеп у эфеса. По всему клинку — волнистый узор, по нему с первого взгляда узнается юнтагимирская работа. Там сталь многослойная, кузнецы сминали вместе много металлических полос... месили металл, как тесто... не знаю, секрет ушел в Бездну... еще закалка была особая...

Не встречал и не встречу больше такой упругости и прочности. Затачивать себя позволял так, что хоть брейся... И вот чего я не мог понять: в руке и в ножнах он был легким, а в ударе — тяжелым... Клинок великолепно сбалансирован, рукоять — словно делали по моей ладони, на заказ... Один наррабанский властитель предлагал мне за Солнечный Луч караван с товарами и рабами-погонщиками.

— Продал? — ахает Орешек. Он уже верил каждому слову, да и нельзя сомневаться, когда слышишь такую боль и обиду в человеческом голосе.

— Да что ты? — обижается Аунк. — Нет, конечно!

— А как этот меч к тебе попал?

— Много будешь знать — голова треснет.

— И где он сейчас, твой Альджильен?

— Я его подарил, — не сразу отзывается Аунк. — Подарил на прощание... одному человеку.

Все доверие, которое чувствовал Орешек к рассказу учителя, немедленно разлетается вдребезги.

— Да? — цедит он сквозь зубы. — Понятно! Скромный, но милый подарочек! Так сказать, носи и помни обо мне!

Аунк поднимает на него серые глаза, затуманенные страданием.

— Это было... что-то вроде жертвы. Богам, судьбе, Хозяйке Зла — сам не знаю. У меня были воспоминания, от которых необходимо было избавиться. Я не знал, как с ними жить... и подумал, что если отдам самую дорогую вещь... нет, не вещь — часть себя самого...

Орешку становится стыдно за свои сомнения.

— И как... избавился? — спрашивает он шепотом.

— Нет, — горько отвечает Аунк. — Видно, их в моей душе и Бездна не выжжет...

Тряхнув головой, наставник преображается. Перед Орешком прежний Аунк — жестокий, насмешливый.

— Словом, меч в хороших руках. А насчет воспоминаний и Бездны — это я в Звездопадном месяце проверю... А ты, я вижу, отдохнул? А ну, встать! Для разминки — полсотни наклонов назад, да как следует, не жалей своей нежной спинки!.. Что ты там бормочешь? Имей в виду, я все слышу! За «палача» — еще десять наклонов! Давай, не ленись!..

Орешек погладил ножны и закутался в одеяло. Его Сайминга наверняка не хуже Солнечного Луча. С таким мечом он не пропадет... если сумеет унести ноги из крепости.

Но куда, собственно, спешить? Плохо здесь, что ли? Не выдал себя в первый день — не выдаст и на второй... или третий... Надо как следует обдумать свой уход, не улепетывать, как воришка от лотка торговца. А пока он с удовольствием побудет Хранителем крепости... и женихом зеленоглазой злючки...

Засыпая, Орешек улыбался счастливой детской улыбкой.

Вряд ли сон самозванца был бы так спокоен, если бы парень знал, что этой ночью конный силуранский разъезд наткнулся на измученного, исцарапанного в кровь, исхлестанного ветвями нагого человека. Человек без страха, в упор взглянул на старшего из всадников и сказал надменно и повелительно:

— Пусть мне сейчас же дадут что-нибудь из одежды и коня. И проводите меня к вашему командиру. Я — Ралидж Разящий Взор из Клана Сокола, Ветвь Левого Крыла, новый Хранитель крепости Найлигрим!

17

Недобрая ночь взяла лес в свои холодные черные ладони. Деревья шушукались, как заговорщики. Большая полная луна стояла высоко над верхушками деревьев, время от времени ее закрывали наползающие клокастые облака. Лунный свет не развеивал жуть, наполняя лес странными, бесшумно скользящими призраками.

Глухо перекликались ночные птицы. Меж деревьев поплыл волчий вой, в котором слились тоска одиночества и смертельная угроза. Вой поднялся на высокой ноте — и оборвался: зверь почуял более страшного хищника, чем он сам.

Сливаясь с прихотливыми серебристыми тенями, ныряя в черные провалы мрака, по лесу бесшумно двигались три длинные серые фигуры. Они были безобразны — с маленькими головами, покатыми плечами, непомерно длинными руками. Но сейчас, когда они, склонившись к самой земле, без хруста и треска пронзая подлесок, стремительно и легко бежали сквозь ночь, их уродство было незаметно, оно почти превратилось в грозную красоту.

Подгорные Людоеды шли по свежему следу, и не было в чаще зверя, который посмел бы встать у них на пути. Они гнали жертву к горным отрогам, отрезая от ближайшей деревни, гнали беспощадно и неумолимо.

Там, впереди, задыхаясь и приволакивая ногу, ломился сквозь кусты человек с обезумевшими глазами. Воздух толчками, с хрипом вырывался из горла, сердце колотилось о ребра, в ушах бился тонкий звон.

Иногда человек останавливался и, прислонившись к стволу дерева, мучительно пытался перевести дыхание. Но короткие передышки не приносили облегчения, и ноющие мышцы вновь тащили измученное тело вперед.