Представление для богов - Страница 52

Вместо облегчения Орешек почувствовал себя задетым и разочарованным. В глубине души он все же мечтал стать со временем великим воином.

— А я, между прочим, и не навязывался! — яростно выдохнул он и наклонился к лежащей на траве рубахе.

Аунк наступил на рубаху ногой. К нему вернулась невозмутимость.

— Ладно, на все воля Безликих. Будешь наемником, сам учеников вырастишь, вот цепочка и не оборвется... Слушай и запоминай! Дышать — это не значит сопеть в две дырки. Дыхание прибавляет сил и лечит, делает душу спокойной и радостной... Смотри на меня! Вдох через нос. Плечи и грудь в покое. Животом дыши, животом! Воздух должен глубже, ниже опускаться! При выдохе живот втягивается...

Орешек не столько слушал, сколько удивлялся: неужели этот оживленный, многословный человек — тот самый Аунк, которого старается обойти стороной даже старый душегуб-атаман?

И началась каторжная жизнь, полная тренировок. Аунк словно поставил своей целью замучить парня. Дни слились в полосу сверкающей стали. Орешек ел, не чувствуя вкуса еды спал тяжелым сном без сновидений. К счастью, у него был опыт работы в порту. А жизнь грузчика — совсем не пляски на лужайке: нужны выносливость, упрямство, умение не обращать внимания на ноющие мышцы. Впрочем, они вскоре перестали ныть, налились прежней силой. Учение превратилось из пытки в тяжелую ежедневную работу.

Мастер не называл юношу более теплыми словами, чем «пень горелый» и «колода для рубки мяса», и клялся почтенными сединами Серой Старухи, что проще колодезный ворот обучить пению, чем такого тупого, неуклюжего увальня — благородному искусству карраджу. Орешек готов был отчаяться и сбежать. Но все изменил подслушанный им разговор между Аунком и атаманом шайки, кряжистым стариком по кличке Матерый.

Был конец Серого месяца. Холодный ветер загнал разбойников в сарай, уцелевший на разоренном и заброшенном крестьянском подворье. Разбойники на скорую руку починили крышу, развели на земляном полу костер — получилось сносное убежище от непогоды. Дюжина парней, сбившись в кучу, храпела у догорающего костра. Орешек, закутавшись в плащ, лежал у дверей сарая. Услышав за порогом голоса, он вскинулся было, но успокоился и затих, узнав атамана.

— А я сказал — пойдет! — долетело до парня. — Лопает из общего котла, а проку от него, как от телеги без колес. Завтра скажу Барсуку и Коренастому, чтоб взяли его с собой.

— Нет, — мрачно бросил в ответ Аунк.

Орешек уже понимал, почему учитель был так замкнут и немногословен с разбойниками: он презирал их всей душой. А заодно и себя — за то, что якшается с подобным сбродом.

— Как это — нет? — оскорбился Матерый. — Кто здесь атаман? Может, я?

— Ты, — равнодушно согласился Аунк. — Но мой ученик никуда не пойдет.

— Да что ты с ним нянчишься, сожри его Бездна? Он что, с головы до ног из золота, гаденыш этот?

На этот раз Аунк снизошел до объяснений:

— Во-первых, у мальчишки нет времени на вашу грязную и грошовую работенку. Знаешь ведь, что я умру через полтора года, предсказано мне так. За это время он должен научиться тому, что другой постигает лет за семь-восемь. Во-вторых, его могут убить. Случайная стрела — и все мои труды к Хозяйке Зла в болото. В-третьих, это не простой мальчишка. Это великий талант, встречу с которым подарили мне боги. Я просто показываю ему то, что другие берут ценой многомесячных изматывающих упражнений. А он это легко повторяет и быстро усваивает. Вижу, ему суждено во всем превзойти меня. То, что я добывал потом и кровью, он запоминает, чуть ли не играя. Уверен — в прошлой жизни он был прославленным воином... только, наверное, большим злодеем, раз то, что уцелело от его души, досталось рабу. А теперь он вспоминает все, что знал когда-то...

Орешек высунул нос из-под плаща. Слова учителя поразили его, хотя, по чести говоря, согласиться с ними он не мог. Ничего себе «играя»! От этих тренировочек волком выть хочется!

Атаман молчал — видимо, не ожидал от неразговорчивого Аунка такой тирады.

— Ладно, — прежним, презрительным тоном бросил Аунк. — Никуда он не пойдет. Ни завтра, ни послезавтра. А вздумаешь нам грозить... Ты, Матерый, сам знаешь, что если я захочу уложить весь твой отряд на погребальный костер, остановка будет за одним: где я столько дров возьму?

— Да что ты сразу обижаться! — вскинулся атаман. — Не хочешь — не надо, пусть парень обучается мечу. В горячий денек, когда стражники прижмут, нам не вредно будет иметь рядом такого бойца, как ты!..

Над головой трижды бухнул колокол. Полночь. Орешек очнулся от мучительной дремоты, сотканной из воспоминаний, и остановил взгляд на черной потолочной балке. Нет, не принесло пользы Матерому и его шайке великое искусство Аунка во время облавы двое суток назад...

Крики, лай собак, топот копыт, ржание... оседающий на траву Аунк с двумя стрелами в животе... и он, Орешек, пытается оттащить учителя поглубже в заросли, укрыть от погони...

Не было меж учеником и учителем особой теплоты. Орешек понимал, что для Аунка он — лишь глина, из которой тот хотел вылепить лучшее свое произведение. И все же в тот миг дороже всего на свете была для него жизнь наставника, бившаяся слабой жилкой на виске.

Аунк умирал тяжело, бредил, говорил о прекрасном городе у моря, который ждет своего короля... а потом открыл глаза и твердо, четко произнес:

— Черная птица!

И такая была в его голосе тоска, что Орешек невольно вскинул взгляд в небо — не кружится ли там что-то черное, мрачное, крылатое...

Когда он опустил глаза, Аунк Клинок был уже мертв...