Представление для богов - Страница 45

Бездна беспощадна ко всем — и к женщинам, и к детям... а потому лучше сидеть смирно, не вертеться и с почтением слушать учителя!

Сначала малышам все было в новинку, учение казалось игрой. Но к концу Лютого месяца ребятишки заскучали, а весь Вьюжный месяц развлекались тем, что подстраивали учителю всякие каверзы. Два десятка детских головенок были очень изобретательны, а у Орешка не поднималась рука врезать малышам как следует, не говоря уже о солидной порке. Поэтому он ждал Первотравного месяца, как узник ждет освобождения. Скорее бы вернуться в порт! Лучше тюки на спине, чем возня с этим мелким отродьем Серой Старухи!

И в тот солнечный день, второй день Первотравного месяца, Орешек бодро шагал по лужам на разведку в порт. Интересно, застанет ли он кого-нибудь из прежней ватаги? Приятно будет рассказать парням про актерскую жизнь, посмеяться над тяжкой долей учителя...

Орешек представил себе, как на потеху дружкам сделает до омерзения нудную физиономию и тупо забубнит:

«Буква „о“, добавленная в конце слова, означает или середину чего-либо... кто приведет пример? Да проснитесь, бездельники!.. „Ла“ — ночь, „лао“ — полночь... или высшую степень... „ра“ — ветер, „рао“ — ураган... а это что такое? Откуда у меня в капюшоне плаща тухлая рыбина? Ну, мальки сопливые погодите! Я еще с вами за вчерашнее не разобрался! Кто вчера на спине моей куртки углем нацарапал „Бей стражу“, а? Научил вас грамоте на свою голову! Вам „хи-хи“, а у меня глаз не открывается и в левом ухе звон стоит! Стражники, оказывается, тоже читать умеют... вот уж кто бы мог подумать...»

Орешек свернул на Кошачью улицу и, размечтавшись, не заметил, как оказался на пути у всадника. Нога в высоком сапоге с силой ударила парня в грудь. Извернувшись, как кошка Орешек устоял на ногах.

В крупных городах запрещалось ездить верхом, всадник должен был спешиться и вести коня в поводу. Но тот, кто медленно удалялся сейчас по людной улице, был выше всех правил и запретов.

На всаднике был светло-серый плащ с вышитым соколом.

Не случилось ничего особенного. Подумаешь, пинок! Но обида и злость вдруг прихлынули к горлу Орешка. Метнув яростный взгляд вслед Сыну Клана, он сказал громко:

— У-ух, Сокол ощипанный... прямо из родного курятника!..

Бывают такие мгновения — Хозяйка Зла собирает их и копит, как драгоценные камни. Мгновения, ломающие человеку жизнь.

Только что улица звенела гомоном толпы — а тут вдруг стало почти тихо, и в тишине отчетливо прозвучали кощунственные слова. Все лица обернулись к парню. Всадник остановил коня и тоже обернулся.

Орешек кинулся было прочь, но в него вцепились сильные руки, повалили наземь, скрутили... Как же он не углядел, что Сына Клана сопровождали пешие слуги!

Сойдя с седла, Сокол сквозь расступившуюся толпу приблизился к парню. Господские холуи силой поставили бродягу на колени и пригнули ему голову так, что он видел лишь высокие сапоги и полу длинного серого плаща, который почти касался его лица.

Раздался голос — негромкий, равнодушный, безжалостный:

— Прикрутите его к чему-нибудь... ну вот, к коновязи...

Почему Орешек не сопротивлялся? Почему не попытался расшвырять державших его верзил? Сколько их было — двое, трое? Но ведь когда-то в портовых тавернах он весело и азартно бросался в драки с рыбаками из Старого порта, с грузчиками из Нового, с ворами, что хозяйничали на Малом рынке. И не считал противников. А тут покорно дал привязать себя к дубовой коновязи и лишь затравленно сжался, когда цепкие лапы разорвали на нем рубаху, а перед лицом закачалась страшная двухвостка с железными шипами.

— Сколько, господин? — деловито спросил один из слуг.

В ответ послышалось:

— До смерти.

Если бы людям дано было услышать Того, Кто Зажигает и Гасит Огни Человеческих Жизней, в их жалких смертных ушах прозвучал бы именно такой голос. В нем была усталая брезгливость, в нем была скука, в нем была привычная уверенность в своей власти над чужой жизнью. Такому нельзя научиться, это веками передается в крови от отца к сыну. Голос господина, хозяина — в нем были жуткие чары, и все существо Орешка с болью и трепетом отозвалось на них, душа съежилась и заскулила, как раненый щенок. Орешек даже не умолял о пощаде, как-то сразу поняв, что это бесполезно, да и не смог бы он вымолвить ни слова, язык не подчинился бы ему. Собственное тело предало парня, весь мир бросил его на погибель.

Аршмирский люд своеволен и своенравен. Был случай, когда Левую Руку Хранителя города забросали камнями за какое-то излишне строгое распоряжение. Но никогда нельзя угадать, куда качнется чаша весов, какое решение примет сброд, глазеющий на происшествие. Дерзкие аршмирцы могли бы оттеснить господскую прислугу от коновязи, разрезать веревку на руках бродяги, дать ему возможность ускользнуть... Но, хотя из толпы и доносились неодобрительные возгласы, большинство зевак предпочло пялиться на происходящее и делать ставки — сколько Ударов выдержит парень, прежде чем отдаст душу Бездне.

Вей-о-о! Веселый город Аршмир!

Здесь нельзя умереть от голода. Зато есть сотни других способов проститься с жизнью...

А Орешек так и не узнал, сколько ударов выдержал, пока не обвис на веревках. Помнит лишь, что боль от первого удара, разрубившего кожу, разрушила наваждение, он стал кричать, пытался освободить руки... а потом была сплошная стена боли, сквозь которую не могло пробиться ничто извне, и эта пытка длилась вечность, и не осталось больше крика в горле... а потом — темнота, крутой черный обрыв, стремительное скольжение в Бездну...