Представление для богов - Страница 187

187

— Конюшня, — шепнул он еще тише, чем Илларни. — Хозяин, а навоз-то совсем свежий! Еще утром здесь лошадка стояла!

Илларни встрепенулся. Так подворье не мертво? Теперь запертые изнутри ворота приобрели иной смысл. В доме кто-то был!

Словно отвечая на его смятенные мысли, дверь дома надсадно заскрипела. Илларни и Чинзур метнулись к конюшне и затаились за углом, прижавшись к глиняной стене.

Из дома, тяжело шаркая ногами, вышел плечистый, большерукий человек с маленькой круглой головой. Его курчавые короткие волосы были седы, но фигура выглядела мощной и отнюдь не дряхлой. Темно-коричневая — еще темнее, чем обычно бывает у наррабанцев, — кожа и оттопыренные губы выдавали уроженца далекого Хумсара. В руках у хумсарца было ведро с привязанной к дужке веревкой. Хумсарец добрел до колодца, сдвинул крышку и начал спускать ведро в воду.

Илларни стало стыдно. Радоваться надо, что в этой глухомани им встретилась живая душа! А они прячутся, словно два вора, вместо того чтобы узнать имя хозяина дома и попроситься на ночлег.

— Эй, добрый человек! — негромко окликнул он хумсарца. Тот не ответил, продолжая возиться с ведром.

На локоть Илларни легла рука Чинзура. Ученый обернулся. Бледный, с дрожащими серыми губами слуга указывал взглядом куда-то вверх и вбок. Старик поднял глаза — и обомлел. Ноги стали ватными, в ушах возник тонкий звон.

Да, Илларни знал, что у наррабанцев в обычае приколачивать под крышей сарая или конюшни птичью лапу, воронью или куриную, чтобы хозяину подворья во всем была удача.

Но здесь к стене большим железным гвоздем была прибита отрезанная человеческая кисть. Темная, скрюченная, настолько высохшая, что нельзя было понять, кому она принадлежала, мужчине или женщине.

У старого ученого пропало желание показываться на глаза обитателям этого зловещего дома.

Тем временем за порог вышел еще один человек — длинный, тощий, с всклокоченной темной бородой. Оглядев двор, он подобрал камешек и метко кинул его в спину хумсарцу. Тот поставил на землю вытащенное из колодца ведро и не спеша обернулся — спокойно, как на оклик.

Бородач вскинул руки на уровень лица и начал делать пальцами странные движения. Хумсарец поклонился с невнятным мычанием.

«Глухонемой, — понял Илларни. — Хвала Безымянным!»

Чинзур в своих скитаниях выучился понимать язык жестов. Он приник губами к уху Илларни:

— Хозяин приказывает слуге постелить в стойла свежей соломы и достать из сарая мешок ячменя для лошадей — скоро будут гости... Ой, найдут нас тут!

Илларни и сам понимал, что здесь их обнаружат в два счета. О том, что будет после, и думать не хотелось.

Хумсарец снова замычал, тыча пальцем в сторону сарая, запертого на замок. Бородач кивнул и неспешно направился к сараю, на ходу отцепляя от пояса связку ключей.

Как только оба повернулись спиной к конюшне, Илларни бесшумно метнулся к дому и исчез в дверях. Чинзур не раздумывая последовал за хозяином. Это был отчаянный поступок. В доме могли оказаться другие люди. И неизвестно, было ли там место, где можно укрыться непрошеным гостям. Но ни Чинзур, ни Илларни не рассуждали. Их гнал ужас, царящий над этим недобрым подворьем.

То, что беглецы увидели за дверью, должно было бы успокоить их. Обычная обстановка небогатого наррабанского домишки: ковер, на котором хозяева ели и спали, четыре подушки, блюда с остатками скромной трапезы, длинный сундук. Узкая дверь вела на женскую половину, куда Чинзур немедленно сунул нос и успокоительно махнул рукой: пусто!

И все же ожидание беды не исчезало. Оба беглеца были много пережившими людьми, оба привыкли доверять своему чутью. И это чутье сейчас кричало во весь голос: опасность!

— Где будем прятаться? — шепнул Илларни.

Чинзур то ли услышал, то ли угадал его слова, одним прыжком очутился у большого сундука, откинул крышку — и замер в неловкой позе.

После увиденного возле конюшни Илларни был готов к самому страшному. И не испытал шока, когда, заглянув в сундук из-под локтя Чинзура, увидел два изуродованных трупа. Сверху лежала пожилая женщина, нижний труп, кажется, был мужским; на обоих были следы ужасных пыток. Мертвецы напоминали марионеток бродячего кукольника, небрежно брошенных в ящик после представления.

За воротами ударили копыта, загремели голоса, залязгала цепь, с которой поспешно снимали замок. Шум вывел Чинзура из оцепенения, он выпустил из пальцев крышку сундука. Оба беглеца, не сговариваясь, метнулись на женскую половину.

Тесная комнатушка была нежилой, вероятно, с тех самых пор, как был построен дом. На полу были свалены какие-то тюки, свернутые ковры, грудой лежали затхлые тряпки. Беглецы растянулись у стены, надеясь, что в темноте их будет не различить среди всего этого барахла.

Впрочем, совсем темной комнату назвать было нельзя. От времени глина, скрепляющая камни, выкрошилась во многих местах, и теперь в стене зияли щели, в которые заползали закатные лучи.

Чинзур подполз к широкой щели, припал к ней глазом и махнул хозяину рукой. Тот подобрался к стене и тоже прильнул к щели.

Оказывается, задняя стена дома, как гнездо ласточки, нависла над пропастью. На миг Илларни вспомнил поместье Таграх-дэра, но там под обрывом билось море, а здесь сурово молчали серые скалы.

Завизжала дверь. Беглецы поспешно повалились на пол и затаились.

Судя по зазвучавшим в комнате голосам, прибыли двое мужчин. Бородач принимал их подобострастно, гости говорили нагло и громко.

Сначала все трое ели и пили, перебрасываясь короткими фразами. Затем вино развязало языки, разговор потек живее. Каждое слово этой беседы морозом обжигало притихших беглецов. С нарочитой небрежностью и ленцой, пряча в голосе гордость, приезжие рассказывали о страшных злодеяниях, свершенных во славу Хмурого Бога, смаковали подробности чудовищных пыток и зверских убийств. Хозяин ахал, завидовал, подливал гостям вина.

187